Благодаря нашей местной газете "Тайная Доктрина" узнал об интересном человеке? Валерии Хилтунене, занимающемся изучением феномена экопоселений. Особенно понравилась одна из его статей, из коей приведу только отрывки, ибо а) не хочу воровать материал с сайта, б) займет много места. Желающие могут сходить по ссылке и почитать полностью.
Валерий Хилтунен, журналист и путешественник, много лет изучает поселения, где стараются осуществить способы жизни, альтернативные современной техногенной цивилизации. Их называют по-разному: пострыночные, трансглобалистские, экопоселения, экополисы… Сам Хилтунен называет такой образ жизни «второбытным». Как первобытная жизнь предшествовала цивилизации известного нам типа, так, полагает он, «второбыт» рано или поздно придет ей на смену. И даже уже приходит.
Юрий Плюснин: — Валерий Рудольфович, так что же такое на самом деле — экопоселения?
Валерий Хилтунен: — Это — совершенно новый тип поселений, который сейчас выстраивается в мире. В дорыночных общинах обитает нынче около 6 миллионов человек, в пострыночных, по моим оценкам — около полумиллиона.
Есть общий принцип организации второбытной жизни — я для себя определяю его тремя линиями. Первое: там живут негАдяи — люди, которые стараются не преумножать зла и не гадят. Второе: они самодостаточны. Полной независимости от внешних источников энергии и пищи я не видел пока нигде, кроме, пожалуй, самых экзотических, «робинзонных» вариантов, но всюду отметил стремление до минимума сократить потребление бензина, газа, а рацион формировать из местной пищи, а не ввозимой из-за пределов поселений.
И третье: в этих поселениях всегда идет мучительная, но регулярная работа по раскрыванию какого-то секрета человеческой жизни, какой-то тайны.
Ю.П.: — И много ли сейчас таких второбытных поселений?
В.Х.: — В Европе, в Шенгенской зоне, по моим подсчетам, примерно 3 000 более-менее устойчивых поселений. В мире — более 40 000. Но цифры весьма приблизительные: ткань живая, ежедневно что-то возникает, что-то погибает. Примерно половина поселений располагаются в сельской местности, но многие — и в мегаполисах. Разделение на город и деревню тут вообще не срабатывает. Главное — другое.
В моем понимании коммуна — это самая высокая фаза развития коллектива.
Самое старое штайнеровское поселение — в Исландии. Гитлер почти по всей Европе их позакрывал, а сюда не дошел.
С моей точки зрения, Исландия вообще дает нам пример постепенного становления пост-рынка уже не в отдельных очагах, а в рамках целого общества. Правда, внешние наблюдения тут мало что дают: это — страна сплошных парадоксов. Сверхсытость, Интернет, поголовная автомобилизация — и при этом детская вера в эльфов. Традиционная многодетность — и четкая тенденция к распаду нуклеарной семьи.
Конечно, будет некоторой натяжкой сказать, что Исландия — одна большая коммуна. Но, например, Президент Исландии — наименее охраняемый на Земле глава государства. Я видел, как маленькая девочка дергала ее за юбку, когда та работала в своем непритязательном дворце, тоже похожем на сарайчик.
Впрочем, я видел в экопоселениях и настоящие дворцы, нашпигованные электроникой. Но жили там молодые шведские архитекторы — для них жилье было скорее лабораторией, полигоном по проверке инновационных идей.
Все это, по-моему, доказывает: жилище — переходная форма жизни. Разве случайно то, что практически все основные религии с уважением относятся к бродяжничеству своих святых и с некоторым подозрением — к недвижимости? Что многие люди, оставившие самый глубокий след на земле, не имели жилья? Я не раз слышал мнение, согласно которому собственность, привязывая тебя к земле, что-то значительное у тебя забирает. Ты чем-то ей платишь. Не способностью ли к творчеству?
Мне нравится формула — «вседомье». Это не бездомье в его классическом смысле. Это жизнь везде. Человек не становится рабом того, что можно потерять. У него дом повсюду.
Ю.П.: — А какова оптимальная численность таких поселений?
В.Х.: — Считается, что все три города, которые дали наибольшее количество интеллектуальной массы — Флоренция, Афины и Иерусалим — были небольшими, до 20 тысяч человек. Самое старое из существующих поселение, информацию о численности которого мне удалось найти — 147 человек: 29 мужчин и 118 женщин. Там с рождением «лишнего» мальчика один старик уходит умирать в пустыню. И это строго соблюдается. Я сам там не был (уж очень запаковано от посторонних взглядов) — рассказываю со слов более пронырливых друзей.
Точно так же хунзакутам удалось более 2300 лет жить изолированно, самодостаточно. Это потомки дезертиров Александра Македонского, которые не пошли с ним дальше и сбежали в горы. Они до сих пор живут в этих горах. Живут долго, ничем не болеют. Едят в основном то, что дает окружающая природа. У них есть особенность: раз в году они спускаются с гор в низинные поселения и раздают все, что у них есть. Возвращаются к небу опять голыми и босыми и все начинают заново.
В некоторых местах мне называли оптимальную цифру 259 человек: при таком количестве людей будто бы исчезает риск, что к власти в общине может прийти какой-то перегретый параноик. Всплывали и знаменитые «три семерки» — при 777 членах коммуна еще — братство и не нуждается в чиновном слое. Дальше начинается беда: выделяется узкий слой управленцев, у них появляются свои интересы… Но, повторяю, вся эта социодинамика еще ждет своих исследователей. Я лишь фиксирую, что вижу и слышу — горюя о том, что мало вижу на дорогах этой пострыночной Другой Планеты и ученых, и публицистов.
Экопоселения, для того, чтобы жить долго и беспроблемно, нуждаются либо в свежей крови, либо в специальных ухищрениях. Как в Дамангуре. Там четыре архонта управляют всей общиной, и один из них имеет единственную — элементарную и страшную обязанность: ему разрешено взорвать все к чертовой матери, когда остановится развитие и начнется загнивание общины.
Ю.П.: — И каковы же, по-вашему, перспективы этой Другой Планеты?
В.Х.: — Количество людей, настроенных на отъезд и постоянную жизнь в таких поселениях, сегодня очень велико. Почему? Я пытался понять. Объехал почти все города, стояшие в верхних строчках ООНовского списка самых устроенных городов планеты — только в Окленде не был и в Ванкувере. И на вопрос: «Как вам здесь живется?» примерно половина отвечают, что хотят уехать из этого славного города: в поля, леса, на берега озер и рек. Хоть сегодня. Но боятся: ведь это — резкая смена жизненной парадигмы. Значит, потенциал «исхода» большой. Когда у меня при опросах начали выскакивать 51, 52 процента, я сказал себе — все, процесс пошел, и он необратим.
В России я об этом не спрашивал. Но тут просто нет городов, где можно жить. В Европейской части из экологически чистых остался только Плес, хотя его с большой натяжкой можно назвать городом. А Новосибирск и Казань вообще почему-то попали в «антирейтинг» городов, где жить нельзя совершенно. Наверное, колеса у поезда сломались, и ООНовские эксперты не доехали до Новокузнецка или Нижнего Тагила.
Кому интересно - предлагаю обсудить, особенно - выделенное жирным...
